Ворон и ветвь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Она не отвечает – спит. Выйдя, я встречаюсь взглядом с Маделайн, сидящей возле девчонки.
– Хорошо ты мыл котелки, смертевед, – хмыкает старуха. – Похоже, девчонка выкарабкается.
– Ну и славно, – отзываюсь я, бросая плащ на пол у очага. – Им нужно уйти поскорее и тайно. Как бы уже завтра к тебе не наведались инквизиторы.
– Вот как…
Маделайн задумчиво шевелит губами, тяжело вздыхает.
– Одни беды от вас, чародеев. Отведу их к своей сестре, только девочку, боюсь, придется везти…
Перед тем как лечь, я выгребаю из карманов все монеты, что там завалялись. Несколько серебряных крон и пара медяков тускло поблескивают на столе.
– Больше нету, прости. Буду в Стамассе снова – расплачусь за все.
– Хочешь мне заплатить – обойди мой дом подальше, – хмыкает старуха, сгребая со стола монеты. – Хорошая девочка эта рыжая, да связалась не с тем. Не будет ей с тобой счастья…
Счастье со мной? Мне так смешно, что я даже засыпаю не сразу, коснувшись подушки, а спустя лишь пару минут. Слышу треск толстого полена в очаге, подложенного на ночь, сопение мальчишки, тяжелое, но ровное дыхание больной. А потом все гаснет в темной, теплой тяжести сна.
Утром встаю первым. Маделайн дремлет в кресле у очага – ей тоже пришлось нелегко. Энни Бринар явно легче: ко лбу прилипли мокрые рыжие завитки, но жара уже нет, да и дышит девчонка не с прежними жуткими хрипами. Ночью сквозь сон я слышал, как она откашливала мокроту…
Поднявшись, я выхожу из дома за дровами. В очаге еще теплятся присыпанные пеплом угли, а больной нужно тепло. Развожу огонь, ставлю котелок с водой, кидаю в него несколько веточек чабреца и душицы из запасов Маделайн. Это не тонкое зелье, а так… горячего попить. Мальчишка сонно ворочается в ногах у сестры. Вот у кого все тело затечет…
Выпив горячего отвара, я расталкиваю молльского лисенка, заставляю одеться и выйти вслед за мной. Он так хочет спать, что даже злиться на меня, как обычно, не может. Ежится, дрожит от холода, смотрит хмуро и непонимающе. Наверное, я делаю глупость…
Отцепив от пояса ножны, я всовываю их в руки лисенку. Керен подарил мне этот нож на удачу, и, видят боги, он приносил мне удачу не раз. Может, и им принесет? Я больше ничего не в силах сделать…
– Твоя мать скоро разрешится от бремени, – говорю мнущемуся с ноги на ногу удивленному рыжему. – Это не Молль, в здешних краях фэйри все еще воруют детей. Когда ребенок появится на свет, положи этот нож к нему в колыбель. Не бойся, он не зачарованный. Это холодное железо, и на нем достаточно крови фэйри, пролитой в честном бою. Маленький народ хорошо чует такие вещи и держится от них подальше…
Расширенные от недоверчивого восторга глаза рыжего таращатся на клинок, лисенок судорожно сжимает в пальцах рукоять, даже забывая поблагодарить. Уходя в хмурое зимнее утро, я думаю, что, может, это и правильно. Раз уж я хочу, чтобы ничто и никогда больше не связывало меня с Кереном, хватит с меня подаренной им удачи. Так будет… честнее, пожалуй. А нож в колыбель должен класть отец, и пусть Бринар перевернется в могиле, зная, что его ребенка охраняет мой клинок!
Глава 27
Канун Йоля. Ночь солнцестояния
День накануне Йоля…
Может, есть и другой путь, более надежный, безопасный… Даже наверняка есть. Только вот времени на его поиски не осталось. Мое время, и без того скупо отмеренное, потратила рыжеволосая вдова Бринара. И потому утром кануна Йоля – тьфу, святого Амасвинда – к забору охотничьего домика подъезжает верхом один из личных телохранителей Альбана, не раз бывавший здесь прежде с герцогом. Обычная беда дорогих магических щитов: они великолепны в отражении атак, а вот простенькую иллюзию внешности распознать зачастую не способны. Так что под личиной я спокойно поднимаюсь по лестнице на второй этаж, по-хозяйски открываю дверь, которую пометил крестиком на плане дома Лис Мартин. И обрушивается тьма…
Прихожу в себя от жуткой головной боли. Через минуту, отдышавшись, понимаю, что болит не только голова. Запястья и щиколотки горят, словно их обмотали крапивой. В спину упирается что-то твердое, узкое, поддерживая позвоночник и лопатки. А еще пахнет сыростью. И кровью. Что-то шуршит, движется рядом – живое и наверняка опасное. Прежде чем открыть глаза, я тянусь силой, пытаясь хоть немного понять о месте, в котором оказался. И не могу сдержать стона. Огненный поток хлещет сквозь меня, заставляя внутренности свернуться в комок от боли, обжигая кожу, вспыхивая перед закрытыми глазами кровавыми полосами. Руки сами собой дергаются, пытаясь освободиться, и я только тут понимаю, что растянут крестом и крепко привязан.
– Открой глаза, – тихо просит кто-то совсем рядом.
Да уж придется. В подвале – а это точно подвал, по всему чувствуется – темно и холодно. Я лежу на огромной деревянной раме с упором для спины и подголовником, сооружении добротном и надежном. Инквизиторы такие обожают. И не только они. У меня самого в лаборатории есть, только не таких размеров, поменьше. Ну так я и не герцог… На краю рамы боком сидит мальчик Альбана, внимательно глядя на меня. Встретившись с взглядом светлых, сияющих в полумраке, совершенно безумных глаз, я понимаю, что влип в неприятности, как муха в смолу. Он и правда красив: прямые белокурые волосы до плеч, тонкие правильные черты, изящное тело – даже рваная рубашка в кровавых пятнах его не портит. Таких держат взаперти, навещая тайком, калеча им тело и душу. Таких рисуют на фресках, изображая ангелов и юных вдохновенных святых. Таких жгут на кострах. Моя иллюзия внешности давно пошла к нечистым, и Деррик смотрит на незнакомое лицо с интересом. А мне страшно.
– Я тебе не враг, – пробую пересохшие губы. – Я не от герцога, клянусь.
– Врешь, – мгновенно отзывается он. – Все врут. Всегда…
Из угла слышится слабый стон, я скашиваю туда глаза. Кажется, один из людей герцога. Может, и ошибаюсь. Мужик так перепачкан кровью, что ливрею не разглядеть. И сдается мне, что это его кровь на Деррике. А пассия герцога между тем разглядывает меня, как диковинное насекомое, вот еще чуть полюбуется – и можно отрывать крылышки. Да что со мной творится? Почему я не могу даже коснуться здесь чего-то силой, взглянуть на изнанку мира? Ловушка? Похоже. Но вот чья?
– Ненавижу, – безмятежным голосом продолжает мой собеседник. – Твари. Нечисть. Ненавижу…
Он смолкает, будто захлебнувшись, и легко соскакивает с рамы на пол. Человек в углу снова стонет, и белокурый ангелок, подойдя, с размаху бьет его носком сапога в лицо.
– Они просили меня о пощаде, – так же спокойно сообщает он мне. – Все просили. О милости, о прощении. Этот последний. А я ведь тоже просил когда-то. Умолял… Больше не могу… Больше никогда не буду просить.
Преодолевая боль, я снова осторожно вглядываюсь в его сущность. Владыка Тьмы… Она переливается радугой, как чистейшее стекло на солнце, и искрит так, что глазам больно. Это не просто безумие, хотя в основе лежит именно оно. Парень сияет силой! Прямо сейчас, передо мной, происходит инициация мага, слияние с собственной сутью, принятие ее. Он уже неосознанно пользуется сырой, грубой магией, как рыба плавает, как живое существо дышит. Теперь понятно, почему я беспомощен. Привязывая меня, Деррик сделал это в двух мирах, сам того не понимая. Просто воспользовался веревками, как основой для наложения заклятия. И походя перекрыл все мои способности. Это, конечно, не заклятие в его правильном понимании, всего лишь работа с чистыми потоками. Никакой тонкости, никакого мастерства. Но мне-то от этого не легче. Сумасшедший мальчишка, проходящий инициацию… Поздравляю, Грель! Только ты с твоим сказочным везением способен нарваться на такое. Интересно, он хоть что-то соображает? Пока я размышляю, наложник герцога снова присаживается на раму напротив моей груди. Теперь наши лица совсем близко: несмотря на сумрак, едва рассеянный факелом, я вижу темные слипшиеся ресницы, маленький шрам на скуле, окровавленное ухо. Похоже, там когда-то была сережка, пока ее не вырвали с мясом.
